ГЛАВА I. ЛОГИЧЕСКОЕ, ИЛИ ПОНЯТИЕ ФИЛОСОФИИ

§ 4. Основные определения логического

 

Осталось резюмировать содержание первой главы, что не исключает рефлексии отдельных ее моментов.

Прежде всего (§ 1) был поставлен вопрос о возможности передачи мысли посредством текста. По мере решения этого вопроса, во-первых, намечался способ построения данного текста, т.е. метод объективации (впрочем, как и субъективации) нашего исследования. Во-вторых, было дано первое определение логического, которое сводилось к следующему. Логическое, или тотальность философии, есть предельное перманентное состояние мысли, допускающее свершение определенных ходов мысли, конституирующих определенную философию. Это состояние мысли мы назвали ее расположением, а ходы — категориями. Из дальнейшего стало ясно, что под расположением понимается трасцендентальный акт, или, точнее, трансцендентальная схема, в том значении этих терминов, которое мы им дали при разборе кантовской философии (§ 3).

После этого предварительного определения логического мы обратились к исторически ограниченному пониманию философии, на котором, однако, как на привычке все же зиждется наше сознание (§ 2). Из этой привычки, пытаясь определить философию как целое (логическое), мы спрашиваем о предмете философии. Тогда предполагается, что философия есть познание сущего. Но это значит, что мысль предпослала себе нечто (сущее), и философия вместе с ней выпала из своей тотальности, из логического (как беспредпосылочного), о котором она теперь безуспешно пытается спрашивать.

Философия остается в своем логическом, если она его перманентно творит. Значит философия определяется не предметом, который она познает, а делом, которое свершает.

Далее шло построение категориального космоса, который бы задавал и описывал делание философии (§ 2). Предпосылкой такого построения выступал трансцендентальный опыт чистого самосознания, который отсылал к чистому ничто. Ничто есть категория в том смысле, что оно задает определенный ход мысли: обращенность в бездну. Эта самоуничижительная обращенность обеспечивает простор для разворачивания сущего. Под сущим понималось определенное, положенное, наличное (хотя не обязательно чувственно наличное). Бытие и сущее здесь — не одно и то же. Бытие — это дозволение из ничто развернуться сущему как определенности. Выдвижение сущего в ничто есть трансцендирование, которое, взятое со стороны его рефлексии, отраженности из ничто в сущее, есть трансцендентальный акт, или, еще конкретнее, схематизм определения сущего.

Хотя сущее многообразно в своей определенности, оно выдвигается в ничто в абсолютном единстве. Это стягивание сущего в единство перед ничто мы назвали человеком, или духом. Со стороны своей выдвинутости в ничто человек наращивает определенность всеобщности. Со стороны своей выдвинутости в сущее — особенности. Он как единичное стоит у основания развития тотальности, моментами которой выступают всеобщее и особенное.

То расположение мысли, в которое мы ставили себя понимающим усилием для свершения описанных выше ходов мысли, и есть логическое, которое мы назвали также философской онтологией. Этим подчеркивается, что мысли обладают непосредственной мощью по отношению к сущему. Во-первых, они, будучи сами сущи, ложатся в зазоры сущего, связывая его особенные моменты, обеспечивая непрерывность сущего. Во-вторых, мысль как предельный, т.е. трансцендентальный, акт, преосуществляет сущее. Т.е. предоставляет тотальности сущего зазор из ничто, в котором сущее обретает отрицательность как свою определенность, в которой оно только и может быть. Я настаиваю на буквальном понимании этого тезиса. На таком понимании, из которого следует, что если не осуществляется философский акт, который мы можем найти, например, в философии Платона, Декарта, Канта, Гегеля, то нет ничего. Нет того, что мы называем миром. Поэтому философию в ее понятии (в логическом) мы назвали онто-логией. Т.е. таким вечно звучащим словом, через которое сущее исполняется как сущее, перманентно творится мир.

Далее мы перешли к рассмотрению конкретности, внутренней определенности сущего, которая одновременно есть и определенность «слова» (§ 3). Первый момент конкретности есть абстрактность, непосредственность, чистая внешность (т.е. внешность без внутренности), или пространство. Пространство задает на себе некоторую систему форм, выражающих сколь сам принцип пространства, столь и интенцию его преодоления.

Эту систему форм мы назвали природой. Интенция преодоления внеположенности в природе есть время природы. Пространство не есть одна из форм природы. Оно, взятое в диалектике самоотрицания (т.е. как обремененное временем), есть трансцендентальная схема природы. Так же и чистое время есть трансцендентальная схема духа, развертывание которой стало бы полаганием содержательных моментов духа. Через пространство и время, взятые в их диалектике, задается внутренняя определенность сущего, дальнейшая конкретизация которой не является делом нашего исследования. Даже в многообразном содержании духа нас интересует лишь отдельная содержательная область: сфера философского духа, или философия как способ духовной деятельности. Но это именно тот момент содержания, который сливается с тотальностью формы, ибо философия возвращает дух к его простой схеме: к чистоте акта трансцендирования, изначально уже выраженного временем. Однако сам этот акт теперь в философии рефлектирован. Рефлексия времени — временение времени — происходит таким образом, что трансцендентальный акт, пребывая в своей идеальной простоте, рядополагается себе в своих же собственных моментах как в моментах времени. Эти последние, в такой функции, образуют историческое, или модальное время. Логическое (философия) оборачивается историческим (историей философии). Этот процесс исследуется во второй главе нашей работы.

Остается отрефлектировать язык первой главы. Было сказано, что для установления необходимого расположения мысли — как условия понимания — используются привычные ходы мысли, или категории. Философ, если он пытается установить развитую философию, не может работать с привычками (т.е. с понятиями) обыденного сознания, с позитивно-научными, художественными или религиозными привычками. Материалом философского построения должны стать так же развитые, но уже установившиеся философии. В языковом поле, задающем здесь понятие логического, можно выделить три категориальных пласта, соответствующих трем историческим формам философии. Во-первых, это язык философии Канта, стягивающейся к ключевому понятию — понятию трансцендентального. Я также использовал выдвинутую Кантом, но недостаточно разработанную им, идею схематизма.

Во-вторых, я задействовал язык Гегеля, к которому относится схождение понятий отрицательность и определенность и возведение последнего в синоним осуществленности, бытийности. Также к важнейшим для гегелевской философии ходам мысли принадлежат обращенность непосредственности во внешность и — наоборот — понимание внутренности как рефлектированности (опосредования) в себе. Были задействованы разработанные Гегелем понятия абстрактного и конкретного, особенного, всеобщего и единичного и, наконец, развития.

В‑третьих, в категориальное поле был включен язык философии Хайдеггера. Прежде всего, это обращенность, открытость сознания к ничто. Далее, это понимание из ничто сущего и бытия. Следующий момент — это определение существования человека как экзистенции, т.е. как существования в трансцендировании.

Пожалуй, не точно было бы сказать, что введением трех историко-философских форм (через язык) я пытался осуществить их синтез. Ставилась единственная задача: достичь понимания философии, или логического. При этом использование языка трех историко-философских форм позволяет: во-первых, избежать опасности ускользания нашего сознания в расположение одной из них; во-вторых, расширить диапазон прохождения нашей мысли и тем достичь ее искомого расположения.

Обратим внимание на то, что в едином поле исследования языки разворачиваются друг к другу. В этом развороте происходит смещение, обращение и перераскрытие смыслов понятий. Такое возмущение языка есть, с одной стороны, предвосхищение, с другой — требование того расположения, в котором эти вновь возникающие смыслы были бы адекватно схвачены. Например, категория трансцендентального в контексте кантовской философии приводит мое сознание к тому, чтобы оно, удерживая себя в предельном опыте при абсолюте, в обращении к сущему (наличному) определило его (сущее), одновременно рефлектируя это определение. Кант вводит табу на обращение сознания в себя, ибо там, за этим предельным опытом, для схватывающих способностей сознания нет ничего. Но вот к этому ничто обращает наше сознание мысль Хайдеггера. Но это обращение именно в кантовском опыте трансцендентального, или обращение самого опыта. Но если мы ускользаем и из самого обращения, открывая рефлексии саму точку поворота, то она описывается гегелевской категорией единичное, а рефлексия этой точки в периферию определяется как особенное и всеобщее.